КАМАРГ
Она вошла на маленькой станции между Марселем и Арлем, прошла по вагону, извиваясь всем своим цыганско-испанским телом, села у окна на одноместную скамью и, будто никого не видя, стала шелушить и грызть жареные фисташки, от времени до времени поднимая подол верхней чёрной юбки и запуская руку в карман нижней, заношенной белой. Вагон, полный простым народом, состоял не из купе, разделён был только скамьями, и многие, сидевшие лицом к ней, то и дело пристально смотрели на неё.
Губы её, двигавшиеся над белыми зубами, были сизы, синеватый пушок на верхней губе сгущался над углами рта. Тонкое, смугло-тёмное лицо, озаряемое блеском зубов, было древне-дико. Глаза, долгие, золотисто-карие, полуприкрытые смугло-коричневыми веками, глядели как-то внутрь себя — с тусклой первобытной истомой. Из-под жёсткого шелка смольных волос, разделённых на прямой пробор и вьющимися локонами падавших на низкий лоб, поблёскивали вдоль круглой шейки длинные серебряные серьги. Выцветший голубой платок, лежавший на покатых плечах, был красиво завязан на груди. Руки, сухие, индусские, с мумийными пальцами и более светлыми ногтями, все шелушили и шелушили фисташки с обезьяньей быстротой и ловкостью. Кончив их и стряхнув шелуху с калён, она прикрыла глаза, положила нога на ногу и откинулась к спинке скамьи. Под сборчатой чёрной юбкой, особенно женственно выделявшей перехват её гибкой талии, кострецы выступали твёрдыми бугорками плавных очертаний. Худая, голая, блестевшая тонкой загорелой кожей ступня была обута в чёрный тряпичный чувяк и переплетена разноцветными лентами, — синими и красными…
Под Арлем она вышла.
— C’est une camarguiaise[20], — почему-то очень грустно сказал, проводив её глазами, мой сосед, измученный её красотой, мощный, как бык, провансалец, с черным в кровяных жилках румянцем.
23 мая 1944
